Последний кольценосец - Страница 45

– Боюсь, в этом выборе вам никто не помощник.

– А я и не нуждаюсь в чьей-то помощи. Более того, – он отвернулся и, зябко поежившись, протянул руки к остывающим угольям, – я хочу освободить вас от всех обязательств по участию в нашем походе. Если даже мы и победим – следуя моему плану, – это, поверьте, будет не та победа, которой можно гордиться.

– Вот как? – Лицо Тангорна окаменело, и взгляд его внезапно обрел тяжесть горного обвала. – Значит, ваш замысел таких достоинств, что участвовать в нем большее бесчестье, чем бросить в беде своего друга – ведь я до сих пор считал вас за такового? Я весьма ценю вашу заботу о чистоте моей совести, доктор, но, может, вы все же дозволите мне принять решение самому?

– Как угодно, – равнодушно пожал плечами Халаддин. – Можете сперва выслушать мои соображения – и отказаться потом. Это довольно сложная комбинация, и начать тут придется издалека… Как вы полагаете, барон, какие отношения связывают Арагорна с эльфами?

– Арагорна с эльфами? Вы имеете в виду – сейчас, после того как они усадили его на гондорский престол?

– Разумеется. Вы вроде говорили, будто неплохо знаете восходную мифологию: не помните ли, часом, историю про Цепь гномов?

– Признаться, запамятовал…

– Ну, как же… Весьма назидательная история. Когда-то давным-давно боги пытались усмирить Хахти – голодного демона Ада, могущего пожрать весь Мир. Дважды они сажали его на цепь, изготовленную божественным Кузнецом – сперва из стали, потом из мифрила, – и дважды Хахти рвал ее, как паутинку. Когда же у богов осталась последняя – третья – попытка, они унизились до того, что обратились за помощью к гномам. Те не подвели и изготовили по-настоящему несокрушимую цепь – из голоса рыб и звука кошачьих шагов…

– Голос рыб и звук кошачьих шагов?

– Ну да. Ни того, ни другого больше не существует именно потому, что все это – сколько его было в Мире – целиком пошло на ту самую цепь. Только, как мне сдается, на нее потратили и еще некоторые вещи, которых теперь в Мире тоже не сыскать; к примеру, благодарность владык – одна из таких вещей… А кстати: как, по-вашему, боги расплатились с теми гномами?

– Надо думать, ликвидировали их. А какие тут еще могут быть варианты?

– Именно так! Вернее сказать – собирались ликвидировать, но гномы были тоже не лыком шиты… Впрочем, это уже отдельная история. Так вот, возвращаясь к Арагорну и эльфам…

Рассказ его был долог и обстоятелен – он и сам проверял сейчас на прочность свои логические конструкции. Затем наступило молчание, нарушаемое лишь завыванием ветра за стенами башни.

– А вы страшный человек, Халаддин. Кто бы мог подумать… – задумчиво произнес Тангорн; он оглядел доктора с каким-то новым интересом и, пожалуй что, с уважением. – В работе, за которую мы взялись, всякого рода карамельные сопли неуместны, однако если нам и вправду суждено победить так, как вы задумали… Словом, не думаю, чтобы у меня когда-нибудь возникло желание вспоминать с вами эту историю за кубком доброго вина.

– Если нам суждено победить так, как я задумал, – эхом откликнулся Халаддин, – не думаю, чтобы у меня возникло желание видеть свое отражение в зеркале. (А про себя добавил: «И уж во всяком случае, я никогда не посмею взглянуть в глаза Соне».)

– Впрочем, – усмехнулся барон, – я позволю себе вернуть вас на грешную землю: эти разговоры удивительно напоминают скандальный дележ ненайденного сокровища. Вы еще сперва выиграйте этот бой, а уж потом предавайтесь душевным терзаниям… Пока что у нас появился свет в конце тоннеля – и не более того. Не думаю, чтобы наши шансы остаться в живых были выше, чем один к пяти, так что это по-своему честная игра.

– Наши шансы? Значит, вы все-таки остаетесь?

– Куда ж я денусь… Уж не думаете ли вы, что сумеете обойтись без меня? Как вы, к примеру, собрались общаться с Фарамиром? А ведь без его участия, пусть даже и пассивного, вся ваша комбинация окончится не начавшись. Ладно… Теперь вот что. Я полагаю, придуманную вами наживку следует забрасывать не где-нибудь, а именно в Умбаре; эту часть работы я возьму на себя – там вы с Цэрлэгом будете мне только обузой. Давайте ложиться, а детали я продумаю завтра.

Назавтра, однако, возникли дела иного рода: появился наконец долгожданный проводник, Матун, и они двинулись покорять Хотонт. Стояла вторая неделя мая, но перевал еще не открылся. Отряд трижды попадал под снежные заряды – их тогда спасли только спальные мешки из шкуры толсторога; как-то раз, проведя полтора суток в хижине-иглу, сооруженной Матуном из наскоро нарезанных кирпичей плотного фирна, они едва сумели потом прокопаться наружу. В воспоминаниях Халаддина весь этот маршрут слипся в какой-то вязкий тягучий кошмар. Кислородное голодание соткало вокруг него сплошную завесу из крохотных хрустальных колокольцев – после любого движения неодолимо хотелось опуститься в снег и блаженно вслушиваться в их убаюкивающий звон; похоже, не врут, что замерзнуть – самая лучшая смерть… Из этого полузабытья его вывел один лишь эпизод: когда примерно в полумиле от них, по другую сторону ущелья, появилась неведомо откуда огромная мохнатая фигура – не то обезьяна, не то вставший на задние лапы медведь; существо это двигалось вроде бы неуклюже, но невероятно быстро, и, не обратив на них внимания, бесследно растворилось в каменных россыпях на дне троговой долины. Вот тогда-то он впервые увидал напуганного тролля – никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. «Кто это был, Матун?» Но тот только рукой махнул, будто отгоняя Нечистого: мол, пронесло, и ладно… Так что они-то теперь идут по торной тропке меж раскидистых итилиенских дубов, наслаждаясь пением птичек, а Матун тем временем возвращается в одиночку через все эти «живые» осыпи и фирновые поля.